"Истотье и Чаромуть" - Платон Акимович Лукашевич

[Вячеслав]

Предлагаю текст из "Корнеслова Греческого языка" Лукашевича:

"Из этого явствует, что Греки отобрали от Пелазгов не только их страну, но и множество из их языка, превосходно образованных слов. Шепелявым Грекам особенно доступны были для выговора слова, составленныя с предлогом сь, и потому их больше всех и затвердили. Невыгода усвоения ими слов сказаннаго образования заключалась в том, что они не могли понимать настоящаго направительнаго смысла, указываемаго слитным предлогом в слове, которое, будучи пересажено на чужую почву, перенесено в чуждый язык, так сказать, увядало и весьма часто в смысле своем было извращено теми инородцами, которые eго употребляли. Из приложенных тут указателей относительно заимствований Греков от Славян (всех 520 наименований) мы невольно изумляемся точности определений предметов, относящихся к домашнему быту, естественной истории, искусствам, художествам, разным наукам и знаниям, также и по части письменности, Но все это, что передано нам Греками, как видно из многих слов великой важности, есть только крохотная часть бывшаго некогда великаго целаго. Вот сего то мы и не должны забывать. Другое отделение Пелазгичсских слов заключается в словах, выявляющих умственное между собою соотношение и действие видообразов духовнаго миpa, нами в воображении представляемаго и есть та часть нашего мышления, которая особенно отличает человека от всех животных. На письменном нашем языке мы мало имеем подобных своих слов, а все они по большей части на обум, неправильно переведены, или целиком взяты из древних и новых инородных языков: западной Европы. Народными нашими наречиями и словами мы пренебрегаем, считая их недостойными наших голов: в сих наречиях действительно находится все это, но в каждой местности слова и образы для этого различны, хотя и почерпнуты из источника Славянской речи; их должно записывать как драгоценную находку. Причина такой разсеянности и раздробленности в названиях отвлеченных предметов есть та, что наши наречия, следовательно и наш язык, оставлены без всякая внимания учеными, в запустении, а предпочтены им слова инородныя. Церковно-Славянский язык в переводе св. Евангелия, приписываемом Кириллу и Мефодию, тоже изобилует переводными Греческими названиями отвлеченных предметов, так что, кроме древних грамматических форм и обычной речи не может пощеголять своими Славянскими. В таком отношении наша народная речь: далеко его превосходит, которою, как матерью языков мира, мы не имеем права пренебрегать не заслужив справедливаго осуждения и пренебрежения от грядущаго потомства.

В то время, когда Греческий язык образовался, Греки не только не могли различить Пелазгических слов от своих родимых Монгольских, Китайских, Манжурских, Чукотских, но и сии не так уже разумели, как их предки. От этого умственное разсуждение на таком язык не могло передаваться точно. Мыслитель разсуждал так, а слушатель или читатель его понимал иначе, потому что косыми, кривыми и тупыми орудиями невозможно выстроит чего либо порядочнаго и в произвдении общаго целаго выйдет та же неправильность, потому что мысль зиждителя везде переиначивается. Тоже относится к Латинскому и прочим языкам западной Европы, т.е. к составным, мозаическим. Мы давно уже убеждены, что на нашем языке нельзя ничего выразить умственнаго, отвлечённаго. Действительно нельзя, когда все подобныя свои слова мы изгнали из употребления, а заменили и замещаем инородными, а чрез это поставлены точно в такое же положение, как и те которые говорят на сказанных составных говорках. Итак переступим всю эту иноязычную чепуху и чуху и обратимся к своему предмету.

Незная ровно ничего о составе и образовании своих языков, западные филологи уверяют, а за ними гудят и наши, что на каком бы то ни было языке названия предметов нас окружающих и прочаго произошли от случая, звука, звукоподражания, следовательно, состав каждаго слова образовался от: звучнаго случая при взгляде на какую либо вещь и таким звуком она и названа. По сему: в каждом языке следует затвердить только эти названия и знать по подобной же грамматике ими, распоряжаться, то и дело в шляпе (хотя и не в голове). При нынешнем состоянии языкознания, иначе и полагать не возможно, а особенно если сообразим, что несколько звукоподражательных слов или имен вошло в состав многих языков. Конечно, мы не дошли еще до того познания, что в Славянской речи эти слова. хотя и находятся, но число их. весьма незначительно, они читаются сперва, от правой руки к левой, потом обратно и, наконець, вставляется; в них р или л; а в таком разе звукоподражание совершенно исчезает и подобныя слова принимают многоразличнейшия значения. на всех языках света. Славянские языки отличаются, от прочих тем, что в них каждое имя в названии предмета имеет два смысла: первый есть внешний, т.е.имя вещи или предмета, а второй внутренний, означающий свойство или качество сего же самаго предмета для узнания котораго нужно читать слово в обратном порядке. Если этот смысл важен для науки наприм. заключает в себе числовид .первичнаго тела, или светила небеснаго, по ко¬торому производится химическая или астрономическая выкладка свойств такого тела, то, по известному уже порядку, слова сии размещаются в разные третьяго образования языки пяти частей света. Если же названия относятся к отвлеченным только предметам не заключающим особой важности, то внутренний смысл их обыкновенно находится в них же самих, иначе в обратном чтении или во вставке р и т. д. Слова, имеющия кроме внешняго еще внутренний (или определительный) смысл, заключают ту выгоду, что мыслитель, зная наперед, в чем заключается последний, может верно и точно передать другим свои суждения, выводы, и заключения о таких предметах, которые без этого следовало бы безпрестанно оговаривать помечать, означать особыми названиями и толкованиями, но в таком разе подобныя названия, заключая в себе один только внешний относительный смысл, скорее будут иметь сходство с звукоподра жательными словами, нежели с человеческою речью. Следовательно, мысль перваго изобретателя нашего языка, при установлении им в каждом слове двоякаго смысла—внешняго и внутренняго, состояла в том, чтобы внутренним смыслом, по большей, части философическим определением называемаго предмета, облегчить человеку в его речи закон или порядочнаго и вернаго мышления и передать оный слушающим; а чрез это каждое слово должно означать в умопредставлении не только предмет, но и самое сокровенное свойство онаго. Вообще сии названия отвлеченных предметов, во внутренних их определениях, выявляют в изобретателе высокий, светлый ум и знание сердца человеческаго.

Если, к крайнему нашему сожалению, по стечении неблагоприятных обстоятельств, мы лишены в своей Славянской речи отвлеченных слов и имеем о них только понятие, когда вслушаемся в речь простонародную, еще въ: конец не испорченную Французским языком, отродием Манжурскаго, то в замен этого владеем неоцененным сокровищем подобных слов из Пелазгическаго языка, возстановленных в первобытном их виде в сем Корнеслове; это составляет памятник мышления предков наших, по крайней мере, за пять тысяч лет назад. Такия же Этрурския слова возстановлены мною-в Латинском корнеслове. Дальнейшей их разбор и толкование oтнocитeльнaгo смысла требуют особаго времени, котораго я не имею; а потому представляю сей труд другим филологам. Впрочем для образца разсмотрим несколько из сих слов (которых весьма много)."

[Вячеслав]

В продолжение из "Корнеслова Греческого языка" Лукашевича об особенностях Славянского языка:

"Я уже заметил, что Греки не только дурно понимали, но искалечили наши отвлеченныя слова, а особенно производныя; кроме того их совращали не впопадъ, напр. ярмие (****), соединение, связь и другое ярмение (гармония) тоже имееть значение: потому что два быка закладываются в ярем, следовательно соединяются, связываются вместе, иначе один из них неволен идти без другаго; но под "гармония" Греки еще разумели созвучие, rapмонию, согласование: теперь спрашивается, какое тут может быть созвучие, если заложим пару волов в ярмо? Ничего подобнаго не может быть, разве только то, что сии волы в ярме могут разом зареветь, но, покуда мы это услышим, замечаем, что Греки, отнимая у Пелазгов это слово, вместе оторвали от него и предлог со (еж). Возстановив его как следует, будет = соярмение. Это превосходное слово, взято из земледельческаго быта и для хлебопашца совершенно понятное. Соярмение не есть действие запряжения волов в ярмо, а подбор двух способных для этого воловъ; потому что один из них, хотя бы и ходил в ярме, постоянно запрягается на правую сторону, а другой на левую: к такому порядку упряжки волы привыкают и упрямятся ходить на другой стороне; кроме этого соярмение требует еще условия, чтобы волы, сколько возможно, были равной силы и потому, если заложить сильнаго вола со слабымъ, то последний может подорваться; наковец волы подбираются по норову, сколько можно, сходственнее ленивый к ленивому, а «щирый» к щирому; следовательно соярмение есть правильное сочетание, настроение, по которому волы в плуге идут равномерно, а за сим cиe слово стало применяться и к музыке, пению и т. д.

«Филео» люблю=хилю (се, ся), корень его есть хилъ, омысл склонения, нагнутия; от него хилити, наклонять, нагибать, по Малороссийски. Из него видно, что Пелазги под словом любовь разумели покорность, любящаго к любимому своему предмету; эта податливость происходила в следствие обаяния, восторга чувств, проявляемаго в нас сею высокою страстию. Жители юга чувствовали ее сильнее, нежели на севере, — они были покорены ею. Эта покорность, близкая к добровольной неволи, весьма хорошо выявляется в обратном чтении корня хилъ= лихъ; от него лихо, беда, бедствие, несчастие (говорятъ: лихо нас принизило), по Малорссийски и проч., а собственно это слово значить «свойство» хила. В последствии это слово заменили, чрез любовь, любить, люблю. Корень его любь имееть в ю постоянную первую мягкую койность гласной о=.лобь; прочитав его от правой руки к левой за исключением окончания онаго=бОль,боль, "выявлимость" болезненного ощущения (сердца); отсюда: болеть, принимать в ком либо участие, соболезновать по Великороссийски.

Вера (та иера, см. иерос), провзводныя: верность верный и т.д., а по Малороссийски: вира это слово имеет в и вторую постоянную мягкую, койность в гласной о=рОва, рова произведено от род. падежа корня ровъ, омысла ровности прямизны, все то, что не имеет никакой кривизны, а в переносном смысле, что не имеет кривды, неправды, лжи. См. в латинском корнеслове: надежда."

[Вячеслав]

С удивлением обнаружил, что Петерсон в одном из писем (письмо от 20 марта 1882 года) Николаю Федоровичу Федорову задает вопрос о книге Лукашевича:

"Жду Вашего ответа и в возможно скором времени; и кстати, прошу Вас сообщить мне, что за книга Лукашевича, Платона "Исследование о великом годе солнца и о его числовидном годе, на основаниях естественной астрономии" и проч. Киев 1882 года."

К сожалению, ответа Н.Ф.Федорова у нас не имеется.